17 августа 1998 года в России был объявлен технический дефолт
Чекурова Марина Викторовна, |
Несмотря на то, что со времени дефолта прошел 21 год, эксперты до сих пор продолжают гадать, можно ли было его избежать и какие уроки нужно вынести. «Рыночной экономике в 1998 году было реально всего 7 лет. Это, по сути дела, был ребенок — дошкольник», — заявила в интервью «Газете.Ru» заместитель генерального директора «Эксперт РА» Марина Чекурова. При этом, по ее словам, именно дефолт приучил россиян всегда «иметь заначку», а в стране начался бум «гаражной экономики».
— В чем, на ваш взгляд, причины дефолта России в августе 1998 года? Могла ли Россия избежать отказа от выплат по ГКО и девальвации?
— Как известно, история не знает сослагательного наклонения, и сейчас можно много гадать о том, каким был бы кризис, прими правительство, ЦБ и Минфин те или иные меры. Но, к сожалению, проблема стояла очень остро и заключалась в том, что бюджет страны в 1998 году был глубоко дефицитный.
Второе — резервы России были крайне малы, порядка $40 млрд. То есть они были в разы ниже, чем сейчас. Естественно, сумма этих резервов никак не покрывала даже текущих платежи по обслуживанию долга. Отдельно хочу подчеркнуть тот факт, что в тот момент в долг России давали дорого.
Еще одна особенность того рынка состояла в том, что со взрывным эффектом сработало два очень сильных фактора. Первый – фискальный. Налоги собирались плохо. Просто откровенно плохо. И фискальная дисциплина была низкой, и налоговая система сама по себе находилась еще в стадии становления.
Рыночной экономике в 1998 году было реально всего 7 лет. Это, по сути дела, был ребенок — дошкольник.
Естественно, что фискальная составляющая в кризисе была очень серьезной.
И второе то, что по своей природе ГКО были бумагами, хотя и номинированными в рублях, но, по сути, они были валютными вложениями, связанным с операцией кэрри трейд. То есть заходили в Россию иностранные игроки в условиях того, что правительство, вернее Центральный банк, держал серьезный, заранее заявленный валютный коридор, порядка 6-6,5 рублей за доллар.
И, естественно, для иностранцев на рынке ГКО был очень хороший заработок, так как цифры доходности были двухзначные. Быстро пришли, купили бумаги, подержали их, продали, и быстро вывели деньги за рубеж.
К сожалению, на самом деле здесь можно сказать, что политика Центрального банка эти операции практически никак не ограничивала. То есть если бы Россия пошла на мягкую девальвацию, то последствия дефолта были бы гораздо менее разрушительными для населения.
— По сути дела, два этих фактора — фискальный и валютный — привели к тому, что был дефолт, была серьезная девальвация?
— Падение рубля в четыре раза за три дня – это беспрецедентная история. Я после дефолта в 2000 году училась в INSEAD, и со мной учились люди из разных европейских юрисдикций. Я им говорю: «Вот у нас была девальвация в 4 раза. То есть было 6 рублей за доллар, а стало — 24».
Они говорят: «Марин, у тебя, наверное, с цифрами проблема. Так не может быть, в четыре раза. Тебе надо книгу про это написать». Я говорю: «Да у нас всей нацией про это надо книгу написать!» То есть мне ирландские коллеги, с которыми я сидела за одной партой, просто не поверили, что такое могло быть. А это было всего лишь через полтора года после дефолта. Так что – да, был двойной удар, и поэтому дефолт имел такую разрушительную силу.
— И кризиса было не избежать?
— На самом деле, любой кризис – это, в том числе, способ выздоровления. И все проблемы, которые были накоплены в советской экономике за 70 лет и за семь лет супердикого капитализма, они должны были вскрыться.
Это был нарыв, который должен был прорваться. Вопрос – в какой момент. Потому, что
нам в советское время рассказывали, что «нет у нас инфляции», а в 1991 году эта инфляция стрельнула так, что вся эта накопленная за годы советский власти инфляция вывалилась на рынок и обернулась трехзначными цифрами подорожания всех товаров и услуг.
И, соответственно, то же самое накопление остальных проблем тоже выпирало изо всех щелей колоссальных диспропорций в экономике. Благодаря дефолту эти проблемы и диспропорции во многом нивелировались и, наряду с высокими ценами на нефть, обеспечили высокие темпы роста в «нулевые», создав эффект низкой базы и снизив входной билет на рынок.
— Есть мнение, что держать жесткий валютный коридор от России требовал МВФ, и в этом было корень проблемы тоже, так как – если не сдержите рубль, то не дадим очередной транш кредита.
— Я бы так не сказала. Я в то время с разными людьми из МВФ общалась, и могу сказать, что ни разу от них не слышала, что «держите валютный коридор обязательно». У них скорее всегда была на слуху проблема — «платите, рассчитывайтесь, будьте готовы рассчитаться по долгам». И поэтому летом 1998 года была развита достаточно серьезная челночная дипломатия по поводу того, что России были необходимы дополнительные средства, чтобы как-то поддержать валютный курс. И тогда, если я не ошибаюсь, речь шла о $4 млрд, из которых мы получили $1 млрд. И это был конец июля – начало августа, а 17 августа все, собственно говоря, и произошло – мы отказались платить по своим долгам. Вернее,
сказано было завуалированно – введен мораторий на исполнение обязательств на 90 дней. Но все поняли эти слова правильно – на оплату счетов денег у страны нет.
— Были ли летом 1998 года противники девальвации, или, скажем мягко, раздвигания валютного коридора?
— Я опять не могу судить со стопроцентной точностью, но я помню, что очень активно влияли на позицию Центробанка крупнейшие банки, большинство из которых и полегли впоследствии, во время как раз этого кризиса. Банки были крайне незаинтересованны даже в плавной девальвации рубля. Им гораздо было интереснее играть в ГКО и тоже выводить активы куда-то там подальше за границу. Но для продолжения такой игры, по возможности, курс должен был оставаться стабильным.
— А если бы в России была плавная девальвация, то социального шока удалось бы избежать?
— Если бы девальвация проходила плавно, то, безусловно, масштабы удара были бы гораздо меньшие. Во-первых, люди бы адаптировались, потому что когда курс рубля не скачет лихорадочно, а плавно опускается – психика привыкает. Помню, что я в начале сентября 1998 года была в отпуске, за границей, в Дубровнике. Я звонила своим коллегам в Москву три раза в сутки и меня интересовал только один вопрос — какой сейчас курс. То есть курсы утром, днем и вечером отличались. Утром курс мог быть 24 рубля за доллар, днем могло быть 18, а вечером — 21. И на следующее утро опять 24. И самый ужас состоял в том, что действовали еще и инструкции, связанные с налогообложением, курс доллара вырос – значит, банк или предприятие от переоценки валюты получил бумажную прибыль. И тут возникал налог на эту самую прибыль — у наших бухгалтеров просто глаза были полные ужаса, они вообще не понимали, как это отражать в отчетности.
Честно вам скажу, что мне тогда казалось, что мы никогда больше не поедем за границу. Просто у нас никогда больше не будет денег для того, чтобы купить билеты.
— По кому, кроме населения, сильнее всего ударила девальвация? Ведь есть позиция, что слабый рубль выгоден для российской промышленности, так как делает нашу продукцию конкурентноспособной на мировом рынке.
— Сильнее всего снижение курса рубля ударило по малому бизнесу, особенно по тем людям, которые, например, заключали контракты на поставку товара из того же Китая, из Турции, и по части этого контракта уже успели внести предоплату по старому курсу рубля.
А часть контракта уже нужно было оплатить по-новому. Естественно, у людей и компаний заплатить в 4 раза дороже из-за изменения курса возможности не было. Люди в момент скачка доллара просто разорились. И это был очень серьезный удар. Тут не вопрос институциональных вещей,
в те времена никто никого еще не гонял с проверками, как я уже сказала, с налогами никто предпринимателей не прижимал. Это просто чисто экономика, когда ты из-за валютного курса вчера мог что-то купить и сделать, а сегодня — не можешь.
И скачок курса также касался и потребителей – произошло сильное сжимание потребительского спроса, просто невероятное.
— Но кризис же – это и время начала новых возможностей, как говорят.
— Да, входной билет в новый бизнес для тех, у кого были ресурсы, сохраненные в валюте, был очень дешевым. И многие люди, которые до этого имели возможность каким-то образом аккумулировать на руках, под подушкой $10 тыс., так как банки вклады перестали выдавать, смогли начать жить с самого начала. Просто, что называется, если люди сами ходили, по 100 долларов покупали с зарплаты, потом еще 200, то $10 тыс. долларов на семью – это были очень серьезные средства, потому что у других людей не было вообще ничего.
— Возникли в итоге в нашей экономке в те годы какие-то новые отрасли?
— Да, безусловно, это очень серьезный был старт для импортозамещения, хотя термина тогда такого не было. Потому что покупки за границей стоили дороже, чем начать какое-то минимальное производство здесь.
Как это ни странно, начали много шить, начала возрождаться текстильная и легкая промышленность. До этого ведь всю одежду завозили из Китая и Турции. Дорого стали стоить продукты питания, значит, соответственно, рост производства отечественных продуктов питания, безусловно, начался в нулевые годы. Конечно, стали больше покупать тех отечественных товаров, которые можно описать как невысокотехнологичное машиностроение. То есть, извините, это
то, что можно было производить в «гаражной экономике», то и пользовалось спросом. Существенно стало дешевле купить что-то «из гаража», чем заказывать где-то за границей.
Особенно если это было что-то не суперсложное. Но, тем не менее, это, во-первых, позволяло людям выжить, во-вторых, насыщало рынок. Круговорот денег в природе в итоге привел к тому, что и спрос тоже начал постепенно расширяться.
— Какие еще можно назвать уроки того кризиса?
— Самое главное — люди в тот момент научились очень серьезно считать деньги. Люди до этого жили в парадигме «перехватим», «возьмем», «займем», то есть управление своей ликвидностью не было у нас приоритетом.
Дефолт многих людей научил иметь обязательную заначку, будем называть вещи своими именами. В том числе и валютную. И для бизнеса, и для обычной жизни. Антикризисный опыт очень сильно закаляет людей.
Мы знаем, что многие люди, которые прошли кризис 1998 года, довольно долго еще держались в бизнесе. Потом они уже стали выходить из бизнеса – кто по возрасту, кто-то по причине усталости, по причине того, что сильно потребительский рынок изменился, но 5 лет после дефолта, на мой взгляд, были просто реально «золотым веком» для подъема экономики. Потому что экономика росла не с ноля, а с уровня «куда ниже ноля».
Источник: Газета.Ру